Die Welt о Мао, Сталине и Хрущеве: "Азиатская хитрость из обмана, предательства и жестокой мести"

"Выковыривает свои теории из носа": на публике Сталин и Мао обнимались, обмениваясь братскими поцелуями, но по ту сторону официальных заявлений критиковали, обманывали и высмеивали друг друга", – пишет немецкое издание Die Welt.

"Так, Сталин называл Мао "пещерным марксистом" (...), который не читал "Капитал" (первый китайский перевод появился в 1938 году). Он называл работы Мао "феодалистическими", обвинял его в "политике азиатской хитрости из лести, обмана, предательства и жестокой мести", – повествует журналист Петер Диттмар.

"Мао, в свою очередь, сравнивал их отношения с кошкой и мышью, потому что Сталин, по его словам, важничал перед китайцами, как старый мандарин. (...) Сталинский стиль управления Мао охарактеризовал словами: "Можно испускать благовонные, а можно зловонные газы. Не стоит думать, что каждый советский пук благоухает. Если сейчас другие скажут, что чем-то воняет, мы присоединимся и скажем, что воняет".

"Это было после речи Никиты Хрущева на XX-ом съезде партии КПСС в 1956 году, посвященной преступлениям Сталина. Но на этом взаимные оскорбления не закончились. Хрущев был для Мао "лысым болваном", а Мао для Хрущева – "Буддой, выковыривающим свои теории из носа", – говорится в статье.

"В поведении Мао, который был на 15 лет моложе Сталина, определенную роль играл комплекс неполноценности. Пока Сталин был жив, Мао чувствовал себя "младшим братом". "Когда китайские художники рисовали портреты меня со Сталиным, я всегда был немного меньше Сталина (...)", – заметил он в одной из своих речей".

"Сталин заставил Мао почувствовать это, когда тот впервые приехал в Москву в 1949/50 году на его 70-летие. Целых две недели пришлось ему просидеть на даче в ожидании звонка, прежде чем состоялся первый разговор. Тот факт, что во время переговоров о заключении договора о советско-китайской дружбе Сталин не готов был признать за Китаем право на Внешнюю Монголию и поддержать его в завоевании Тайваня, Мао в разговоре с Анастасом Микояном назвал "двумя горькими пилюлями", которые ему пришлось проглотить".

"Взаимное недоверие, стремление обмануть другого, обсчитать его, было характерно для обоих, – полагает издание. – Они действовали самовластно, опасались заговоров, не терпели возражений и, конечно же, никаких отклонений от общей линии своей политики. Именно поэтому в 1949 году Сталин забраковал первое русскоязычное издание "Избранных произведений" Мао, потому что там то в одном, то в другом тексте звучали намеки на то, что народы Азии построят свой собственный, азиатский социализм/коммунизм".

"Тебе разрешалось говорить только о хорошем, а не о плохом; тебе разрешалось петь хвалебные песни, но ничего не критиковать; того, кто что-то критиковал, подозревали в том, что он враг, и он мог попасть в тюрьму или быть казненным". Это то, что товарищи рассказали ему о Советском Союзе, говорил Мао в одной из своих речей. Что в Китае ситуация ничем не отличалась, знали все, кто его слушал".

"Они были похожи и в методах, которые они использовали, чтобы прийти к власти и укрепить ее, – продолжает издание. – Это относится не только к миллионам арестов и казней предполагаемых и воображаемых врагов после захвата власти и "чисток" в последующие годы. Это относится и к их катастрофической экономической политике, следствием которой стал страшный голод".

"Эти методы включали в себя и устранение соратников, которые позволили им добраться до вершины власти и которые, как только вершина всевластия была достигнута, теперь стояли у них на пути – действительно или мнимо . Поэтому их изгоняли, сажали в тюрьму и ликвидировали. Это коснулось Троцкого, Зиновьева, Бухарина, Кирова и других, а также Лю Шаоци, Пэн Дэхуая, Линь Бяо и, конечно, "группы 28 большевиков", которые учились в Москве и, в соответствии с намерениями Сталина, должны были возглавить Коммунистическую партию Китая".

"Что касается их "посмертной славы" в собственной стране, то здесь практически нет никаких различий. После короткой идеологической "оттепели" и "литературы шрамов" с критическими рассказами об опирающейся на террор власти и ее последствиях, Мао – а в речах Мао и Сталина – можно было охарактеризовать словами, сказанными Дэн Сяопином в интервью Ориане Фаллачи в 1980 году: "Соотношение 70:30; 30 процентов ошибок, но 70 процентов заслуг", – пишет Die Welt.